Александр Никишин - Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

— Давай, фашист! Я за Виссарионовича пасть порву, отвечаю!

Мордастый, не поморщившись, выдул глотком пол-бутылки.

— Рюмочка-каток, покатися мне в роток! — перекрестился дед и поднял стакан. Но Наташка отняла его у деда и пристыдила мордастого:

— Ему хватит. Как вам не стыдно, спаиваете старого человека.

— Молчи, тётка! — ответил тот, разомлев от водки. — Распылю в момент.

Дед Вася, осмелев после двух стаканов водки, ка-ак грохнет кулачком по прилавку:

— Да ты кто такой? Раскомандовался тут, зас-ранец! Шпана! Распылю, да распылю! Как с женщиной разговариваешь, с-сукин сын! С будущей матерью солдата? Смирно стоять! Руки по швам!

Мордастый глянул на деда с некоторым интересом, после чего взял в руку жезл, и, словно взвешивая его на вытянутой ладони, сказал с сожалением:

— Сам виноват, Вася, никто дурака не неволил. Попала вожжа под хвост. Что ни боров, то норов. У всякого праздника да не без безобразника.

А деда понесло. Пошел на мордастого грудью.

— Сам ты дурак, фашист проклятый! Мы таких, как ты, в восемьсот двенадцатом били, а в сорок пятом до Берлина дошли! Били, бьём и будем вас бить, говнюков!

Мордастый зевнул, потеряв к деду интерес. Даже не смотрел в его сторону, словно бы того и не было. А дед уже задирался, сжимал кулачки, кричал:

— Пойдем, вырубим, козлина!

Дикий Зэпп, с полным безразличием на лице, навёл на него стальной жезл, нажал на что-то и дед моментально испарился, словно его и не было.

— Дедушка! — только и успела вскрикнуть Наташка.

— Хрен тебе, а не дедушка, — мордастый повернулся к Наташке. — Как говорится, sik transit gloria mundi. Что означает, короче: так проходит слава земных дедушек. Эй, Лили Марлен, налей-ка мне ещё! Помянем старичка-дурачка, зальём горе верёвочкой.

Наташка была в оцепенении. Всё то, что она видела, напоминало кошмарный сон. То, что происходило на её глазах, не укладывалось в голове, казалось чем-то неестественным, ненастоящим, каким-то театральным действом. Сейчас этот в чёрном хлопнет в ладоши, крикнет «оп!» и дед, как в цирковом представлении, возникнет где-нибудь на стеллажах под потолком в костюме Санта Клауса. Но гость и в ладоши не хлопал и «оп!» не говорил.

— Эй, матка! Курка, яйка, водка! — повторил своё приказание на ломанном русском. — Оглохла, что ли? Не жалей этого дурака. Чего жалеть пьянчужку? Таких, как он, на каждом километре. Опьяневший человек утрачивает разумный контроль над самим собой. Не тот пьян, что двое ведут, третий ноги расставляет, а тот пьян, кто лежит, не дышит, собака рыло лижет, а он слышит, да не может сказать: цыц!

Глянул на Наташку с интересом:

— Эй, Лили Марлен!

Сам ты, дурак, Марлен! — подумала Наташка, а мордастый вдруг и говорит:

— А это ты зря. Лучшая солдатская песня всех времён и народов.

И запел во весь голос, раскачиваясь на табурете:

Возле казармы, в свете фонарякружатся попарно листья сентября,Ах как давно у этих стеня сам стоял,стоял и ждалтебя, Лили Марлен,тебя, Лили Марлен.

— Слеза прошибает, — сказал мордастый. — Тебя, Лили Марлен! Сильно сказано! Эй, Лили, водки старому солдату!

Наташка вышла из себя:

— Никакая я вам не Лили, хватит чушь молоть! Меня зовут Наташа!

— О, Наташа, радость наша! Дас ист шён! А я Зэпп! Дикий, как носорог! — мордастый расплылся в улыбке и легко перешёл на позию. — Водочки бы мне, красавица. В сияньи ночи лунной тебя я увидал… Твой голос, милая, выводит звуки родимых песен с диким совершенством…

— Вы бы лучше помолчали, — разозлилась Наташка, — звуки! Сначала бьёте витрины, а потом про дикое совершенство несёте. Напились, а теперь хулиганите! Чего вам от меня надо?

Мордастый театрально схватился за сердце:

О, пусть умру сейчас у ваших ног,Пусть бедный прах мой здесь же похоронят,Не подле праха, милого для вас.

Наташка не успела узнать, какой-такой «милый» для неё прах имеет в виду этот пьяница, не полёт ли в никуда деда Васи, как вдруг мордастый подскочил и попытался через прилавок схватить Наташку за грудь:

— Ко мне, моя Марлен!

Она успела уклониться, из-за чего тот, не рассчитав центра тяжести, грузно и тяжело рухнул на кассовый аппарат. Наташка пихнула его с силой, и человек, именующий себя Зэпп, едва устоял на ногах.

— Ах, вот ты какая! — заорал он и пьяно, неловко стал перелезать через прилавок, протягивая к ней руки. Наташка хладнокровно взяла за горлышко бутылку, мысленно приметилась и резко, страшно ударила мордастого прямо в центр фуражки. Тот упал и захрипел. Двое с автоматами со сноровкой обезьян прыгнули на прилавок, один больно схватил Наташку за волосы железной пятерней и дёрнул, словно бы ставил целью извлечь её из-за кассы на свет божий. Слёзы брызнули из Наташкиных глаз и она, осатанев от злости и боли, резко, как учили, присела, чтобы поймать противника на движении вниз, и когда он начал на неё валиться, сильно и точно двинула ему коленом в лоб. Тот охнул и отвалился.

Второй, передёрнув затвор автомата, спрыгнул на пол и, отскочив к двери, сноровисто выпустил в Наташку длинную очередь. Она упала за прилавок на пачки с чипсами и пули защёлкали по стене и витрине, которая разлетелась с грохотом. Наташка притворилась раненой и громко застонала; это был старый хитрый способ дезориентировать и расслабить врага, такие навыки ей привили в клубе единоборств.

Человек с автоматом подошёл поближе, она видела из-под прилавка его сапоги на толстой рифлёной подошве, перегнулся через стойку и буквально лёг грудью на кассу, чтобы увидеть, что там с Наташкой. Она резко взяла его шею в кольцо сгибом правой руки и сильно дёрнула вбок. У того что-то хрустнуло в позвонках, и, захрапев, он тяжело рухнул на пол.

— О, Господи, что я наделала! — испугалась Наташка и, схватив сумочку, кинулась к двери. Мысль у неё была проста: пока те трое не очухались, вызвать полицию! И остановилась, поражённая: дверь была закрыта изнутри на засов. Но ведь ни она, ни дед его не отпирали! Засов был не смазан, скрипел так, что слышно даже в подсобке, но Наташка могла поклясться, что никакого скрипа или лязга она не слышала. Кто эти люди в чёрном, что и мысли твои читают, и через закрытую дверь просачиваются? Да ещё и бедного деда куда-то отправили!

Страшно стало Наташке. А вдруг, нечистая сила? Она неумело перекрестилась и распахнула дверь во двор.

Но на улице было ещё страшней.

Глава 19

Следствие

Когда выяснилоось, что квартира Бугровского взломана, стали искать консьержку первого подъезда бабу Маню. Её Семёнов никак не мог отловить. Бабка, лишившись работы в доме № 48, стала страшно активной. Сегодня она защищала второй фрагмент Химкинского леса, стояла в цепи перед бульдозерами и дралась с милицией. Завтра шла защищать 31-ю статью Конституции на Триумфальную площадь, где дралась с омоновцами. Послезавтра митинговала против строительства питерской «кукурузины», собирая подписи под обращением к Президенту РФ об увольнении Кабинета министров, а послепослезавтра на Болотной площади требовала выборов мэров и губернаторов. Такая вот бойкая старушенция. Когда Семёнов представился следователем прокуратуры, бабка громко потребовала ответить: за участие в каком митинге — первом, втором, третьем или четвёртом, привлекают её, старую коммунистку?

Узнав, что речь пойдёт о ночном госте, успокоилась. Да, человека с фурункулом она узнала. Что она знает об этом человеке? Да кое-что знает. Хороший, милый, обходительный. Москву знает хорошо, практически все её районы. Зимой, к примеру, работал на Нарвской улице и на Коптевском бульваре. Этот район он назвал «чернозём». Говорил, что там всё было запущено донельзя.

— В каком смысле? — удивился Бубукин, который сам жил в этом районе.

В том, пояснила старушка-активистка, что, по словам субъекта, зафиксированного камерой наблюдения первого подъезда, там никто никому не нужен, не интересен и безразличен, хоть ты голышом гуляй. Опять же, со слов того человека, живут там очень бедно. Дома, говорит, обшарпаны, машины во дворах всё больше старые, битые и тоже обшарпанные, охраны в подъездах вообще никакой, двери слабые, без замков, входи — не хочу. Народ, рассказывал он бабке, тут всё больше пенсионеры, бывшие работяги, оттрубившие от звонка до звонка, двери в квартиры у них разве что не нараспашку. А что прятать. Если ничего не нажили?

Чирика, а это был он, ясное дело, так и подмывало написать и повесить объявление: «Граждане, остерегайтесь воров, ставьте нормальные замки!». Нет, но полный ведь пофигизм, люди не живут, а доживают, так, что ли?

Не то, что на Юго-Западе, говорил Чирик бабке. Там всё больше мусульмане, целыми кварталами, у подъездов бабушки играют с внучками, на каждого внимания обращают: вы куда, уважаемый? Ну, тут полный порядок! Тишина, покой, исламские патрули с зелёными повязочками на каждом шагу, мечети, минареты, тут же тебе шариатский суд, если что не так. На белого человека смотрят с опаской, если голова бритая, сразу вызывают милицию, вдруг ты из запрещенной партии «Очистим Москву от копоти!». У всех железные двери, видеонаблюдение на каждом этаже, народ тут живет богатый, состоятельный — московские рыночные торговцы, работники компаний по уборке города, таксисты, владельцы бань и прачечных. Зато не плюнешь на улице, не ругнёшься по матри, не кинешь бутылку. Побьют тут же! Чирик в этом работал на фургончике «Халяльная еда. Заказ по телефону» и на куртке у него на всю спину такая надпись; он тут был вхож во все дома.